Кил Саныч был очень добрым человеком: убив кого-нибудь, ему тут же становилось его очень жалко. Так и в этот раз. Искренне сожалея о случившемся недоразумении, стоял он над доживавшем последний свой мучительный час мужиком. Человеку со стороны могло показаться – стоит себе один, чешет растерянно затылок, как будто что-то соображает недоступное, а рядом, непонятно почему, в наглую разлегся второй и от детского восторга шлепает рукой по утоптанной пылюке. Рядом стояли вилы, но крепко ошибался тот, кто считал сей опасный предмет просто незаменимым в хозяйстве четырехзубым орудием. Дело в том, что этими вилами был крепко-накрепко приколот к земле сквозь мягкий белый животик страдающий ныне неописуемыми муками Селиван Капитоныч. В протыкании, а так же в прикалывании участвовала непосредственно острая железная насадка а тяжелый деревянный черенок послужил с минуту назад для того, что бы сбить обиженного Селивана с ног. Замах, свист, перед самым нажатием – усилие и, как результат, – неотвратимо угасающая жизнь Селивана. Образуя на искалеченном муками лице густой консистенции эмульсию крови на слюнной основе, Селиван Капитоныч, вероятно, пытался донести до слуха туповатого Кил Саныча речь следующего содержания: «Чего же стоишь ты, Кил, неужели ты не видишь – я в сознании и мне очень плохо. Неужели тебе трудно, паразит, взять в руки вилы во второй раз и убить меня уже, посредством прямого направленного удара в голову?!». Неестественно далеко выкатывался глаз, рука неистово колотила столб колючей пыли, деревянный черенок послушно колебался согласно ритмам сердца и прочих сизых внутренностей, но не замечал этого Кил Саныч. Крепкое раскаяние одолело склоненную виной перпендикулярно земле голову кровавого шалуна. «Эх …и надо же… шел в магазин… трава, солнце, а этот, вероятно, – из магазина… Хлебушко нес теплое… и зачем это угораздило его у меня «время» спросить… а у самого-то морда хитрая-хитрая, ну, думаю, пакость мне хочет сделать, а тут вилы…чьи-то… Ну, конечно, любой бы так на моем месте…да ить это не оправдание, да и зачем же я его в живот-то, – непорядок, ишь как мучается… надо бы кончить его по голове, из гуманных-то соображений… дай-ка я вилы-то возьму, да еще его раз, разочек еще один…». Рука Кил Саныча медленно потянулась к подобно гвоздю вогнатым, сквозь мякоть, в земную твердь вилам. Вытянув вперед руку, обнаружил он на данном члене тела часы, да хорошие! С браслетом блестящим! И пришла в этот момент, откуда-то сквозь костяной покров черепа, к мозгу Кил Саныча отличная мысль – а что если посмотреть на них время! «Дай-ка я себя уважу в этом», – твердо решил осуществить задуманное Кил и с наивной улыбкой поднес голову с находящимся на ней глазами к протянутому за вилами кулачку. Это было несколько неудобно – пришлось встать на носочки, изловчиться, согнуть позвоночник, вытянуть шею, но и это не помешало Кил Санычу сообразить, что время-то уже много, скоро закроется и его домашние свинки вновь могут через это остаться на ночь без казенного парного мяска. «Стоит поторопиться», – пришел к заключению Кил и поспешил направить свой шаг в сторону магазинчика.

    Давно уже и солнце зашло, отстрекотал последнюю свою мелодию зеленый как яблоко кузнечик, разлетелись по своим самовитым гнездам тени кровожадных птиц, спал намаявшийся за день народ, и Кил спал, и лишь в одной избушке, что на окраине села, не ложились – крепко тужили. А над студеной ночной землей в это время в последний раз колыхнулся деревянный, видавший виды черенок.

КОНЕЦ